Дневник темного фельдшера. 61. Год за полтора
— Здравствуйте, — обратился я к новоприбывшему арестанту, которому было около пятидесяти лет на вид.
— Здравствуйте.
— Я дежурный фельдшер сего прекрасного пансионата, — я провел рукой, имея ввиду СИЗО. — У вас жалобы на здоровье имеются?
— Да особо никаких. Душа только болит...
— Для прибывающих в наш пансионат это нормальное состояние. — объяснил я ему причину его душевной боли. — Как вас зовут?
— Кацман Иван Альбертович.
— О, как! — удивился я. — И за что же у нас сажают "Ива́нов Альбертовичей"?
— Сожительницу ударил...
Кацман замолчал.
— По лицу ножом? — предположил я.
— Да, если бы... Так, пару пощечин надавал.
— Она заслужила?
— Запойная она у меня. Терпел-терпел, да не вытерпел. А она взяла да заявление написала. И вот я здесь. В пансионате, как вы выразились.
— Ранее отбывали?
— Нет. Не судим даже.
— Странно... — произнёс я. — И сколько "насыпали"?
— Год и восемь общего режима.
Тут следует отметить, что воспитательская жилка у меня сохранилась. Из того, что я узнал про осужденного, выходило то, что он самый что ни на есть отличный кандидат в отряд хозяйственного обслуживания.
— Образование?
— Высшее. Инженер.
— Оставайтесь у нас?
— Что это значит?
— Это значит, что останетесь у нас в отряде хозяйственного обслуживания, работать будете.
— Альтернатива какая?
— Альтернатива — исправительная колония общего режима.
— А что делать надо?
— Инженеру в СИЗО всегда работа найдется.
Кацман остался отбывать наказание в отряде хозяйственного обслуживания следственного изолятора и стал работать в банно-прачечном комплексе (БПК).
В обязанности фельдшера входит контроль за санитарным состоянием таких объектов, как пищеблок, жилые помещения отряда хозяйственного обслуживания, банно-прачечного комплекса и многое другое, поэтому каждую смену я обязательно обходил все эти объекты. В БПК стояли огромные стиральные машины, которые постоянно выходили из строя, но когда туда пришел работать Иван Альбертович, поломок практически не случалось, а если и бывали такие, то ремонтировалось всё без особых задержек. Вот что значит, что человек находится на своем месте и занимается своим делом. Иван Альбертович быстро обрёл в отряде имидж умного и рассудительного человека. Находясь на БПК в свободное от работы время, он постоянно что-то читал.
— Снова читаете? — спрашивал я, входя в каптёрку. — Что на этот раз?
— Данте Алигьери. "Божественная комедия".
— "Оставь надежду, всяк сюда входящий..." — тут же произнес я.
— Именно. Вы знаете, Дмитрий Леонидович, не припомню, когда в последний раз я проводил время с такой пользой для себя, — говорил он мне, отвлекаясь от чтения.
***
— Завтра после суток остаешься и едешь с отделом охраны на стрельбы, — сказал начальник медчасти.
— Эм-м..., — я хотел было напомнить про институт, в котором как раз проходила предпоследняя сессия.
— А послезавтра инспекторская проверка, поэтому явка всему личному составу обязательна, будет строевой смотр и тактико-строевое занятие.
— Тьфу, блин! — ругнулся я.
— Ну, а как ты хотел? Год за полтора всё-таки...
В хмуром расположении духа я направился в общежитие отряда хозяйственного обслуживания проверить санитарное состояние, сроки годности продуктов в холодильниках. В одном из морозильников среди прочих замороженных продуктов мое внимание привлек полиэтиленовый пакет с копченым салом. На пакете была надпись: "Кацман И. А."
— Да ладно?! — воскликнул я удивленно. — Зайду я к нему на БПК, посмотрю на его реакцию!
Кацман сидел в своей каптёрке на БПК и как всегда, читал. Перед ним на столе стояла тарелка с арахисом.
— О! — обрадовался он, увидев меня. — Проходите, Дмитрий Леонидович! Угощайтесь орешками! Берите, сколько хотите! Хоть два!
Так он лукаво подмигнул тогда, что я невольно рассмеялся.
— Невероятная щедрость! — отреагировал я на его шутку.
— Да я, если честно, сам удивлен..., — снова подмигнул он. — А вы что-то задумчивый какой-то?
— Да, завтра на стрельбы, а послезавтра инспекторская проверка, — махнул я рукой.
— А что такое инспекторская проверка?
— Это к нам из управления пришлют проверяющих, чтоб они проверили, как мы работаем.
— Анекдот есть по этому поводу. — с серьёзным лицом сказал Кацман.
— Ну, расскажите, хоть.
— Ну, слушайте, хоть.
"В синагогу в райцентре приехал налоговый инспектор и говорит:
— Вы не платите налоги!
Раввин отвечает:
— Так мы не занимаемся коммерческой деятельностью, за что же мы должны платить?
— Как это не занимаетесь? Вот вы жжёте свечи, а огарки от свечей куда вы деваете? Продаёте! А налоги не платите!
Раввин говорит:
— Мы не продаем огарки от свечей. Мы их отправляем в город...
— Зачем?
— Они там их вновь переплавляют и присылают нам новые свечи.
-
Понятно... А вот вы кушаете мацу. Остаются крошки. Куда вы эти
крошки деваете? Продаёте!
Раввин говорит:
- Да нет же! Мы отправляем их в город. Они все эти крошки собирают, делают муку и присылают нам новую мацу.
— Хорошо... А вот вы делаете обрезание. У вас остаются обрезки. Куда вы эти обрезки деваете?
— Отправляем в город...
— Ну и что? Что они вам присылают?
— Вот сегодня вас прислали..."
Я засмеялся.
— Только вы этот анекдот проверяющим не вздумайте рассказать. Не поймут.
Настроение у меня значительно улучшилось.
— Ладно, — пообещал я. — А я ведь по другому поводу пришёл.
— Ну! — с любопытством отреагировал Кацман
— Ага. Сегодня я проверял холодильники у вас в отряде. И таки ви знаете, шо? — на пример одесского говора стал говорить я.
— Шо?
— Я там нашел сало!
— Та-ак..., — ещё не понимая, либо делая вид, что не понимает, протянул Кацман.
— И таки на нём было написано "Кацман"! — выпалил я и уставился на Ивана Альбертовича. — Вам же нельзя его есть!
Он сделал непонятливое лицо.
— По каким таким соображениям я не должен есть сало? — недоуменно пробормотал он.
— Ну ты же еврей! — перешел я на "ты".
Кацман сделал еще более недоуменное лицо.
— И что? Евреи сало не едят? — спросил он абсолютно серьезно.
— Нет, конечно! — воскликнул я.
На лице Ивана Альбертовича появилась печать задумчивости. Он немного помолчал, потом многозначительно, с ноткой грусти в голосе изрёк:
— Надо им сказать... А то они не знают...
Из помещения БПК меня выводили под руки, потому как самостоятельно идти я не мог. От смеха у меня подкашивались ноги.
***
