Проверки в психбольнице.
ПРОВЕРКА! Комиссия!
Какие страшные слова! Особенно для лечебного учреждения. У нас ведь как – приходит МВД, спрашивает, почему решёток на окнах нет – опасность побега, нате штраф. Через месяц пожарники прибежали, выписали за то, что они есть – ибо опасность возгорания! Пришла прокуратура – возмущена отсутствием строгих постов и, о ужас, свободным выходом из палаты принудчиков. Следом прибежали защита прав – трясут биллями (что бы это ни значило) и требуют прогулок и курения. За ними пожарные штрафуют за саму одну мысль о сигаретке. И все вместе дружно негодуют от вида туалета. Нет, ну а какой, я вас спрашиваю, должен быть вид у туалета в остром психиатрическом отделении на 120 коек? Наверное, мраморные унитазы в белоснежных кабинках с мощными замками, чтобы никто не потревожил задумчивый покой и спокойную задумчивость заседающего. Ага, щазз. И не объяснишь высоколобым поборникам нравственности, морали и человеколюбия, что подобные девайсы и тем более запирающиеся кабинки в психобольнице ставить нельзя. Потому что первые весело разбиваются, а во вторых очень удобно творить всякое непотребство, как с другими, так и с собой.
Вот и приходится выбирать меньшие из штрафов и вертеться ужами, чтобы не влепили чего посерьёзнее. Обычно нас всегда заранее предупреждают, мы готовимся и встречаем дорогих гостей распростёртыми объятиями, накрытым столом и богатырским храпом из палат.
Однако, две последние комиссии явились просто, как острый психотик в пятницу под конец рабочего дня. Полусонное печатание историй болезни были прерваны запыхавшейся санитаркой, возопившей: «Идут!». Шли к нам роспотреб, сотрудник полиции, прокуратуры и мелкий чинуша из Минздрава. Лица их были самые скорбные и ничего хорошего нам не предвещали. Еще бы, оказалось, с утра они проверяли областную психиатрическую больницу (которая была предупреждена), а если там такой бардак, то чего ждать от захолустного дурдома. Каково было их удивление, когда вместо двух палат по тридцать пять-сорок человек, они увидели длинный чистый коридор, никаких мотающихся «хроников», драного линолеума, осыпающейся штукатурки и полный комплект трезвого персонала, сидящих каждый по своим местам. Пациенты либо подозрительно спят, либо не менее загадочно читают. Никто не орёт, головой о стенку не бьется, в окно сигануть не пытается – чудеса. Дойдя до провизорной палаты, они было обрадовались, увидев надёжно фиксированного пациента и попытались узнать, как долго и почему… Их вопросы были прерваны тем самым пациентом, который открыл глаза, ощерился и выдал мощную тираду на великом и могучем, присовокупив к ней обильное мочеиспускание. Вопросы сразу пропали, а им тут же и тетрадочку дали с записью, во сколько и за что данный товарищ был прикручен к кровати. После их телепортации обратно в коридор, бравые проверяющие нацелились на самое святое и беспроигрышное место – в туалет, однако, выруливший из «палаты хроников» детина, грозно на них глянул, буркнул что-то вроде «ходт тт вские, нахбшлиеп» и зашёл в сортир. Девушка из роспотреба, возглавлявшая сию карательную экспедицию почему-то за ним не пошла.
Замполеч потом долго хихикал и рассказывал, как их накрыло на контрасте. А чего, просто у нас действительно лучше, чем в областной, да и заявились они ровно в тихий час, а с этим у нас строго.
Вторую комиссию возглавляла тётенька по защите прав человека. Вот уж кому воинственности было не занимать! Монументальных, выдающихся размеров, окружностей и изгибов бровей, она, будто ледокол «Россия» шла по коридору, бурля и возмущаясь, а за ней тихо семенили поп, давно познавший дзен дедушка-психиатр с соседней области и молоденькая представительница министерства здравоохранения. Ну и следом наша делегация в составе врачей, старшей медсестры и санитара.
Иван Шлангов был сражен наповал. Трясущимися руками он схватился за дряблую резинку, придерживающую штаны, и уже был готов на всё, но тут он наткнулся на твёрдый взгляд санитара и понял - нельзя. Нельзя снимать штаны в присутствии этой богини! Но как же дать почувствовать ей его любовь? Он смело вышел в центр коридора, и возбужденно перетаптываясь, начал чертить ребром ладони горизонтальную линию в районе колена, а широкий розовый язык рисовал в воздухе такие узоры, что королевская кобра сама себя укусила бы от зависти, увидев этакое.
Выдающаяся дива подобного перфоманса не поняла и вопросительно изогнув бровь, обратилась ко мне с этим вопросом. Пока я скреб лысину, как бы ей помягче объяснить, что имеет в виду Шлангов, мне на выручку пришёл сосед Ивана по палате. Он приобнял товарища за плечи, оттащил с прохода и причмокивая заявил: «Да, Ванька, согласен, хороша баба, будет теперь тебе, чем под одеялкой заняться». С тем и увёл его в палату.
Как получилось не заржать, причем у всех сразу, – никто не понял. Опыт, выдержка! Справившись с приступом, я пояснил, уже и так всё понявшей проверяющей, что Иван, несмотря на хронический шизофренический процесс, активное лечение и три инсульта, весьма сексуально расторможен и она, безусловно, пришлась ему по вкусу.
Весь боевой настрой у дамы куда-то испарился, а на челе появилось задумчивое (и даже немного мечтательное?) выражение. Психиатру уже давно всё было до лампочки, мы лишь с ним немного подискутировали о диагностических критериях БАР или, по-старому, МДП (маниакально-депрессивных психоз), поп был более, чем удовлетворён уголком с иконами, а девочка с минздрава просто боялась и считала лишним обращать на себя внимание (новенькая, наверное).
Была, правда, вялая попытка со стороны валькирии опять разыграть беспроигрышную карту с туалетом, но туда, плотоядно облизываясь на неё, шмыгнул Шлангов, и она сразу передумала.
Нет, ну совсем без штрафов, конечно, не обошлось, но, по-моему, мы обновили рекорд по их мизерности
